«А у Мамая Царя сын Мансур-Кият, а у Мансур-Кията Князя дети, два сына: Князь Алекса (Олекса очень распространенное у казаков имя), а другой Скидырь Князь. И после Донскаго побоища Мамаев сын Мансур-Кият Князь зарубил три городы Глинеск, да Полдову (Полтаву), да Глеченицу (Глиницу). Дети же Мансур-киятовы меньшой сын Скидер (Скидырь) Князь, поимав стадо коней и верблудов и покочевал в Перекопи, а большой сын его Алекса Князь, остался на тех градех преждереченных».
В содержании этого текста не видим ничего невероятного. Когда после Куликовской битвы новое войско Мамая было разгромлено Тохтамышем «на Калках». Мамай бежал в Крым и был там убит. Мансур с остатками воинства нашел себе пристанище в районе, наиболее удалённом от Сарая, Крыма и Москвы и наиболее близкое к великому княжеству Литовскому, которое до конца поддерживало Мамая. Район Полтавы как раз отвечал этим условиям. К тому же великие князья литовские (в тот момент Ягайло) были заинтересованы в поселении близ своих границ боеспособного населения, враждебного по отношению к Золотой Орде, и разбитые Тохтамышем сторонники Мамая оказались подходящим для этого контингентом.
Если верно, что полоса от Крыма до Ворсклы была территорией казаков и половцев, непосредственно подчиненных Мамаю, то можно думать, что район Полтавы был для Мансура не только наиболее удобным в данный момент, но и давно знакомым. Не окопался ли Мансур просто на северной окраине своей наследственной территории (бывшей Русколани)?
Из следующей фразы выше цитированного текста видно, что наследники Мансура разделились сами и поделили остатки своего войска. И это деление как мы увидим ниже произошло из-за Веры. Одни остались с Алексой, потому что скорее всего это были потомки местных половцев, имевших тут летние кочевья ещё в доордынские времена и поэтому давно уже приняли христианство от Русских князей. Другие ушли со Скидером на юг, так как не хотели изменять своей родной ведической Вере и были как и Мамай идолопоклонниками (то есть почитали кумиры своих Богов). В «Сказание о Мамаевом побоище» (по другому «Задонщина») говорится: «Попущением Божием за грехи наша, от наваждения диавола въздвижется князь от въесточныа страны, имянем Мамай еллинъ (язычник), верою идоложрец (то есть поклоняющийся кумирам Богов) и иконоборец, злый христьянский укоритель». Далее там же мы видим, каких Богов призывает Мамай на помощь во время своего бегства: «Безбожный же царь Мамай, видев свою погыбель, нача призывати Богы своа Перуна и Раклиа и Хорса». Бог Перун это покровитель славянских князей, а Бог Хорс (вместе с Колядой) является покровителем казачества. Хорс представлялся всегда в окружении белых псов или волков которых на казачьей балачке зовут хортами. Также в честь этого Бога назван и остров Хортица – основная база Запорожцев. А вот кто такой Раклий можно понять из текста «Александрии» — в рассказе о посещении Александром Македонским царства мертвых с перечислением представителей греческого божественного пантеона — где Геракл в русской версии именуется Раклием. Из этого сказания мы однозначно делаем вывод что Мамай не был ни христианином, ни мусульманином, а придерживался старой ведической веры отцов. А то что часть мамаевцев ушла со Скидером на юг, косвенно подтверждается тем, что много позже, в конце XVIII века, когда Суворов захватил Кубань, многие Кубанские казаки чтобы не принимать чужую христианскую веру вынуждено эмигрировали в Турцию и среди них имелась группа, которую называли «мамаевцами».
Но продолжим рассмотрение: «И по Божию изволению похоте тот Алекса Князь крестился, и прислал к Киеву (послал в Киев к митрополиту, чтоб крестится) и митрополит Киевской крестил его в хрестьянскую веру, и дал ему во святом крещении имя Князь Александр. А у Александра сын, Князь Иван, с отцем же крестился (крестился вместе с отцом). И в те времена случился приехати к Киеву (приехал в Киев) Великому Князю Витовту Литовскому и после ко Князю Александру. И просил он Князя Александра, и сына его что похоте служити (чтоб они пошли к нему в службу). И они Князь Иван с отцем своим Александром сотворили хотение Великого Князя Витовта, и приехали в службу к нему, и пошли и били челом ему в службу со своими предреченными (преждепомянутыми) тремя городы. И Князь Великий Витовт прия (принял) их зело честно не яко слуг, но яко единых сродников своих, и дал им на приказ вотчины волости: Станку (Стайку), Хорозов (Хозоров), Сереков, Гладковича (Гладковичи). И Князя Ивана Александровича Великий Князь Витовт женил и дал за него княж Данилову дщерь (дочь) Остроженскаго (Острожского) Княжну Настасью».
Под приездом Витовта в Киев подразумевается, несомненно, его появление и утверждение там в качестве фактически самостоятельного великого князя Литовского в 1392 году после раздела сфер влияния в Польско-Литовском государстве с Ягайлом. Очевидно, в этом году Александр внук Мамая поступил к нему на службу. Но креститься он должен был не позже чем в 1390 году, так как в этом году митрополит Киприан (речь идёт несомненно о нём), до того находившейся в Киеве, стал митрополитом всея Руси, уехал в Москву и в ближайшие после этого годы находился там. Алекса и Скидер разделились, надо полагать, после смерти Мансура. В двух персидских хрониках есть рассказ о том, что в 1391 году, накануне битвы Тимура с Тохтамышем на реке Кундурче (близ нынешнего г. Самары) тимуровцы ранили, взяли в плен и привели к Тимуру какого-то «сына Мамака», который сказал, что ехал в войско Тохтамыша. Поскольку в этих хрониках Мамаком называли только Мамая, можно понять, что речь идёт именно о его сыне. То есть Мансур мог попытаться помириться с Тохтамышем, пользуясь удобным случаем – всеобщей мобилизацией против Тимура. Если так, он, вероятно, при этом и погиб. При таких допущениях представляется вероятным, что Алекса крестился в 1390 году, ещё при жизни отца, имея для этого, надо полагать, достаточную опору в христианской части населения своего княжества, успевшей появится к этому времени и это вызвало его конфликт с отцом и братом. Вследствие этого в следующем, 1391 году Мансур попытался наладить отношения с Тохтамышем и погиб, а Скидер отделился и со своими казаками родноверами ушёл в Приазовье.
В дальнейшем в течение более чем столетия, до начала XVI века, вотчина Глинских в составе Польско-Литовского государства сохраняла многие черты самостоятельного княжества. Потомки Алексы быстро прибрали к рукам почти полностью бассейны Ворсклы и Сулы и ещё ряд территорий в разных частях Украины, стали крупнейшими магнатами, заняли ключевые посты в правительственной администрации этих земель. Этому способствовали окраинное положение района в государстве и общая слабость центральной власти преемников Витовта и Ягайла. Территория, несмотря на её постепенное деление между размножившимися потомками Алексы, сохраняла, по-видимому, определённое единство вплоть до упомянутого восстания 1508 года. Хотя многие Глинские в восстании не участвовали и остались на польской службе, но часть земель была конфискована или раздробилась между непрямыми наследниками, так что единый крупный массив, унаследованный от первых Глинских, прекратил существование.
Вся эта эпоха, с 1392 по 1508 год, описана в родословной очень кратко: «И у Князя Ивана дети: Князь Борис, да Федор да Семён; а у Князя Бориса дети: Князь Лев, да Василий, да Иван Великой, а у Князя Льва дети: Князь Иван малой (Мамай) да Князь Василий Слепой, да Фёдор, да Князь Михайло Львович Дородной. Те все четыре приехали из Литвы служити к Москве к Великому Князю Василью Ивановичу всеа Руссии (России) лета 7016».
В этом же фрагменте интересен один из четырёх Глинских-эмигрантов, названный в одном из списков родословной «Иван малой», а в трех других списках – «Иван Мамай». Правильно именно второе написание, - в одной из русских летописей он тоже «Иван Мамай». Значит, мало того, что Шах-Ахмат именовал этих братьев-князей Киятами и Мамаевыми детьми, и мало того, что они позволяли хану обращаться к ним подобным образом, - один из братьев, вдобавок, еще и сам себя прямо называл Мамаем задолго до составления московских родословных книг. Выше, разбирая письмо Шах-Ахмата, мы уже отметили близкие отношения между Глинскими и ханом. С этим неплохо согласуется и тот факт, что когда окончательно разбитый крымцами Шах-Ахмат бежал к королю, а тот посадил его в тюрьму, то возглавивший восстание Михаил Глинский попытался освободить бывшего хана – правда, безуспешно.
Далее в обоих списках пространной редакции, помещены, три подробных рассказа: об участии Ивана Александровича (сына Алексы) в 1399 году в битве на Ворскле на стороне Витовта, о получении его сыном Борисом Ивановичем различных земельных пожалований и о восстании и эмиграции Михаила Глинского с братьями. Далее подробно перечислены, во-первых, ближайшие потомки Глинских, уехавших в Москву, в том числе Елена Глинская – жена Василия III и мать Ивана IV (Грозного); во-вторых, прочие Глинские, оставшиеся в Польско-Литовском государстве, но последние – только до того поколения, к которому принадлежали эмигранты, то есть до начала XVI века. Упоминается также о Богдане Федоровиче Глинском, жившем в конце XV века, не причастном к восстанию, но известном в другом отношении. Будучи черкасским наместником, он оказался одним из первых организаторов так называемых запорожских казаков. Под его командой в 1493 году произошло взятие только что построенного крымцами Очакова.
